Мой кинематограф

Кадр за кадром. С тихим жужжанием вертится механизм.
А то, что вертится, - катится, как ни крути.
Вдоль или мимо - все равно укатится, титры пойдут,
пройдут полтора часа до победы от объявленья войны.

На промокший сквер будет взгляд через два стекла:
первое - объектива, второе - автомобиля, легкого, словно тать.
Мы коротаем время, врастая в волшебный фонарь,
Любуемся изнутри: цвет, сюжет, звукоряд.

Вот, к примеру, я. Совсем никакой не статист,
Полноценный герой киноленты, раритет, аллюзия на...
Я тут вполне уместен, я вписан в композицию - это если со стороны.
А ежели изнутри - пролетаю. На санках, верхом, на коньках.

Да даже если пешком, даже если плясать до утра -
в итоге в картину войдут три-четыре па и один выразительный взгляд.
От отчаянных труб карнавала, от ветра на горящей щеке
останутся даже не шорох и блик – а так, галочка на полях.

Узок взгляд кинокамеры, фокус – еще бедней,
А огромная линза неба не влезет ни на один экран.
Но там, за дрожащим задником титров, под музыку не гения, но
Трудяги, я останусь лежать на траве, глядя в свои небеса.

Небеса, не влезшие в кадр – но вполне уместные в той
Чашке костяного фарфора, в щели меж маминых штор,
В блюдце лесного озера, в капле воды на руке.
А жужжание механизма – лишь неизбежность слова и точности координат.